«Больница – это учреждение, где назойливые пациенты мешают врачам спокойно работать с документацией. Школа – это заведение, где шумные ученики не дают учителям делать то же самое», – со снисходительной улыбкой вспоминала Елена Павловна студенческую шутку, неспешно идя на работу ранним прохладным летним утром.

Как раз в это время, в разгар самых длинных каникул, им, педагогам, наконец можно облегчённо вздохнуть. Позади – каторжный учебный год, полный бесконечной нервотрёпки, сорванных уроков, жёстких конфликтов и скандалов, разбитых стёкол, драк и ссор между детворой, неожиданных проверок то из районо, то из гороно!.. Свобода! Уже не скованные кандалами педагогической этики учительницы и учителя получили желанную роскошь побыть самими собой, пообщаться друг с другом по имени и на «ты», не чураясь и крепких словечек, дать волю мыслям и чувствам... Сейчас они занимаются доделыванием бумажной работы, готовят школу к плановому ремонту, сменив строгие парадные платья и костюмы на неказистые рабочие и полурабочие сарафаны и комбинезоны. И даже радуются временной смене занятий и имиджа. А чему им ещё порадоваться – с их-то мизерной зарплатой и бесперспективностью?!

Она, завуч, а с недавних пор – ещё и исполняющая обязанности директора – тоже впряглась в эту лямку, наравне с подчинёнными. С копеечным школьным бюджетом не больно-то размахнёшься на профессиональный капитальный ремонт. Всё (ну почти всё!) приходится делать самим. И руководство этим далёким от педагогики процессом сейчас легло на её плечи.

И всё же наступление долгожданного каникулярного отдыха благотворно подействовало и на неё. Пусть в отпуск ей ещё нескоро – аж через месяц. Но сейчас на работу хочется ходить, как домой, а домой – как на праздник! И велика ли проблема в том, что она, замдиректора, сейчас вместе со всеми коллегами красит заборы и штукатурит стены, снимает старые плинтуса и полы, пилит доски и забивает гвозди не хуже любого матёрого мужика? «Да ну! Тоже мне трудности!» Крепкая, сильная, энергичная и не растерявшая под гнётом школьных будней былой привлекательности, она сохранила и ту пылкую, студенческую привязанность к своему призванию, которая и посейчас держит её на плаву вопреки всем бедам...

Неделю назад у неё состоялся серьёзный, жёсткий разговор с директрисой.

– Не понимаю я вас, Елена Павловна, – говорила молодая шефиня, недоумённо качая изящной белокурой головкой. – И наверно, никогда не пойму. По-моему нельзя быть такой слепой фанаткой своей работы. Вы скоро поселитесь на постоянное проживание в школе. А задумывались ли хоть раз, что вам приносит этот каторжный, фанатичный труд? Вы же просто гробите себя, самоедством занимаетесь! Вам уже тридцать пять, за плечами – огромный опыт работы, непререкаемый авторитет среди детей и коллег. А где дивиденды за все эти достоинства? Если бы год назад педсовет не порекомендовал вас на должность завуча, до сих пор остались бы в рядовых училках! Неужели нет ни капли амбиций? Ради чего вы так надрываетесь?

– Не знаю, поверите ли вы мне, Оксана Григорьевна. Люблю я свою работу, свою школу. Да, слепо, фанатично! И ничего не могу с этим поделать!

– Пылкую любовь к работе надо контролировать и направлять в нужное русло, – менторским тоном изрекла начальница. – Любые затраченные усилия должны быть адекватно вознаграждены. Задумайтесь об этом наконец и сделайте надлежащие выводы. Я понимаю: одиночество, смерть дочери, конфликты с близкими из-за безденежья и в поисках отдушины – погружение с головой в школьные проблемы. Но вы же ничего не видите, кроме них...

В общем, довожу до вашего сведения, что в районном департаменте принято решение отозвать меня отсюда в этом году и перевести на работу в райотдел, замом начальника. Вы автоматически займёте моё место – директорское кресло. Хотите вы этого или нет. Через неделю я ухожу в отпуск, а вас оставляю исполняющей обязанности. Готовьтесь и привыкайте к функциям директора...

А чего к ним привыкать? Свою школу Елена Павловна знает от и до – со всеми её успехами и провалами, радостями и горестями. Знает насквозь всех учеников – от малышей из начальных классов до великовозрастных «оболтусов» из девятых, выпускных. Знает всех сотрудников – от ворчливой уборщицы бабки Зины до добродушной заслуженной учительницы-биологички Светланы Андреевны. Любит и ценит их и не представляет без них своей жизни. Немало времени и сил было истрачено, пока они притёрлись друг к дружке и стали монолитной целостной командой, почти сем

ьёй. Везде – в работе, на детских мероприятиях, на праздничных посиделках они чувствуют себя единым целым. И вместе смеются над любыми своими трудностями и проблемами – над куцей зарплатой, над бесперспективностью, над... Да, чёрт возьми, над всем, что уже давно пытается, но так и не может омрачить и разрушить их крепкую привязанность к любимой работе!..

На часах – семь утра. Школа – небольшое серо-голубое двухэтажное здание – мирно дремлет в объятиях утренней тишины. Лёгкий ветерок ласково колышет ветви тополей и каштанов в маленьком школьном дворике, игриво ерошит траву на газонах, балуется с яркими тюльпанчиками на клумбах. Утреннее ещё не жаркое солнышко шаловливо брызжет лучами в яркие, тщательно вымытые оконные стёкла... И приятная щемящая тоска сжимает сердце, выдавливает из глаз счастливые слёзы. Всё, что она сейчас видит вокруг, – плоды её долголетнего труда. Ко всему здесь прикасались её руки, умелые и крепкие, но оставшиеся по-давнишнему, по-девичьи изящными и нежными... Хоть уже и не вспомнишь, когда до этих ручек в последний раз дотрагивались мужские уста!..

– Здрасьте, Павловна! – отозвалась с порога старенькая техничка. – Вам и на каникулах не спится?

– Доброе утро! В отпуске отсыпаться буду, если смогу, а сейчас – ещё не время. Как вы тут ночью отдежурили? Без происшествий?

– А, – махнула рукой уборщица. – Мы к происшествиям уже давно привыкли. На спортплощадке у нас каждый вечер поддатая пацанва кучкуется – и наши, и ненаши, почти со всех соседних улиц. Бывает, до трёх, до четырёх ночи орут, галдят... А я им что могу сделать? Я в десять вечера в школе от них прячусь и запираюсь на все замки. Сегодня утром, часов в пять, просыпаюсь, иду двор осматривать, а у нас тут прямо возле входа – куча окурков, битых бутылок... И мелом на асфальте: «Бабка, мы, ночные черти, ещё придём по твою душу! Жди и трепещи!» Я и так целую ночь сижу, как на иголках, палку из рук не выпускаю. Всё кажется: вот-вот эти бесы малолетние стекло выбьют и внутрь залезут!.. Как хотите, а надо нам хоть пару охранников взять в штат. Здоровеньких, крепких мужиков. А то, что ж это получается? Вся школьная охрана – я, немощная бабушка с палочкой!..

– Думаете, я этот вопрос не ставила перед директором? Ответ всегда один и тот же: «В бюджет не укладываемся! Бедные мы! Безденежные!» А отдыхать наша Оксаночка каждое лето мотается в Турцию, в Египет, на Кипр! На это денежки всегда находятся!

– А чего ей? Молодая, красивая, из богатенькой семьи...

– Вот и раскрутила бы своего богатого папу на спонсорскую помощь для школы! Так нет же! Ей на школу глубоко плевать. Всё ждёт не дождётся повышения. Завтра – в районо переведётся, оттуда – в горуправление, а там, глядишь, и в министерство. А может, она и права. Может, сейчас так и надо. Это я – дура. Слепила себе идола из своей работы и молюсь на него денно и нощно. А она у нас – молодчина. Далеко пойдёт, высоко сядет!..

– Ну и дай ей Боже забраться повыше – чтоб аж ножками задрыгала!.. Да, чуть не забыла! Вчера часа в четыре подходил сюда какой-то парень. Такой весь из себя нарядный, в парадном костюме, при галстуке. Вас спрашивал. Когда, мол, можно увидеть госпожу Руденко? Посоветовала ему сегодня с утра зайти...

– Ишь ты! Прямо так и сказал: «госпожу Руденко»? – иронично заулыбалась Елена Павловна (тогда, в начале двухтысячных, «госпожи» и «господа» всё ещё воспринимали подобное обращение с насмешкой).

– Ага.

– Ну-ну. Подождём, посмотрим, что за учтивый джентльменчик такой к нам свалился. А вы можете идти домой. Спасибо за ночную вахту!

– Это не вахта, – горестно вздохнула бабка Зина. – Это очковтирательство. Надо, надо подумать насчёт нормальной охраны. Да и вообще мужичков нужно в школу побольше...

– На нашу копеечную зарплату? – печально улыбнулась завуч. – Мне кажется, перевелись уже среди мужчин такие сумасшедшие.

Бабка Зинаида, кряхтя, охая и горестно качая головой, ушла к себе в подсобку – собираться домой после жуткой рабочей ночи. А госпожа Руденко, отперев директорский кабинет и со скептической усмешкой взглянув на себя в зеркало (Да уж госпожа – хоть куда! Старенькая обесцветившаяся блузочка c коротенькими рукавами, такая же неказистая длинная юбка, стоптанные босоножки!) принялась за текущие дела. Её рабочее утро только начиналось...

(Продолжение следует)